Мэр был тверд. Не проходило минуты, чтобы к обручу не подъезжал мусоровоз и не опустошал в него свой кузов. Тони Андамано, назначенный на пост инспектора, постоянно находился около обруча и вместе с целым штатом помощников следил, чтобы мусор как следует валился в бесконечность.
Разумеется, следовало ожидать, что будут появляться требования разобрать обруч, посмотреть, как он устроен, и тотчас же размножить его, сначала на местном, потом на национальном, а потом и на мировом уровне. Японцы, давно ставшие специалистами по воспроизведению и совершенствованию всего, что создано на Западе, первыми подкинули эту идею в ООН; за ними последовали еще пятьдесят стран, а потом — еще сто государств. Но мэр уже тихонько переговорил на эту тему с Хеплмейером. Если доверять мемуарам Хеплмейера, то их диалог выглядел примерно так:
— Я хочу получить прямой и ясный ответ, профессор. Если разобрать обруч, то можно ли его воспроизвести?
— Нет.
— Почему?
— Потому что нужно знать математику. Это вам не автомобильная трансмиссия.
— Естественно. Есть ли хоть какой-нибудь шанс, что его воспроизведут?
— Кто знает…
— Думаю, что вы, — сказал мэр. — Вы бы смогли воспроизвести его…
— Я его построил.
— Так сможете?
— Возможно. Я давно думаю об этом.
— Уже целый месяц.
— Я известный тугодум, — ответил профессор.
Тогда мэр сделал свое историческое заявление, гласившее:
«Любая попытка нарушения работы обруча будет расцениваться как покушение на конституционное право собственности города Нью-Йорка и встретит сопротивление, которое будет оказываться всеми средствами, юридическими и иными, имеющимися в распоряжении города».
Комментаторы немедленно пустились в рассуждения о том, какие именно меры имелись в виду под словом «иные», а губернатор, который всегда недолюбливал мэра, возбудил иск в Федеральном суде от имени и по поручению муниципалитетов штата Нью-Йорк. Тем временем НАСА, презрев все предостережения о неразрешимых научных проблемах, подключило к решению задачи всю свою колоссальную батарею электронных мозгов. Русские заявили, что создадут собственный обруч в течение шестидесяти дней. Одни лишь китайцы посмеивались, поскольку у них основная часть мусора перерабатывалась в органический компост, к тому же они были слишком бедны и слишком бережливы, чтобы тяготиться подобными проблемами. К сожалению, китайцы находились слишком далеко, чтобы их насмешки успокоили Америку. Волна гнева нарастала день ото дня. Из героя и чудака профессор Хеплмейер стал быстро превращаться во врага народа номер один. Его публично обвиняли в том, что он — коммунист, сумасшедший, маниакальный эгоист, да еще и убийца в придачу.
— Как-то неуютно, — признался Хеплмейер своей жене; теперь он избегал пресс-конференций и телевизионных интервью, и его признания происходили обычно за завтраком.
— Мне понадобилось тридцать лет, чтобы узнать, какой ты упрямый. Теперь об этом знает весь мир.
— Нет, это не упрямство. Я уже говорил, здесь все дело в двойственности.
— А все остальные считают, что все дело в мусоре. Кроме того, ты так и не заплатил зубному врачу. Счет просрочен на четыре месяца. Доктор Штайнман собирается подать на нас в суд.
— Прямо уж в суд. Зубные врачи не судятся.
— Он говорит, что ты — потенциально самый богатый человек в мире, и это оправдывает его иск.
Профессор что-то подсчитал на салфетке.
— Поразительно! — воскликнул он. — Знаешь, сколько мусора уже свалено в обруч?
— А ты знаешь, что ты мог бы получать отчисления с каждого фунта этого мусора? Сегодня звонил адвокат, который собирается представлять…
— Больше миллиона тонн, — перебил он. — Только представь себе, больше миллиона тонн мусора. Что мы за странные существа. Веками философы искали теологическое обоснование существования человечества, но никому из них не пришло в голову, что мы — просто производители мусора.
— Он упомянул о платежах в пять центов с каждой тонны.
— Более миллиона тонн, — задумчиво повторил профессор. — Интересно, где они сейчас?
С того дня минуло три недели, и вот в 5.20 утра на асфальте Уолл-стрит появилась странная трещина. Такие дефекты нередко встречаются на городских улицах, не привлекая к себе никакого внимания, а тем более не вызывая тревоги; но наша трещина принялась расширяться.
Между 5.20 и 8.20 она удлинилась в два раза, а ее края раздвинулись на целый дюйм. Исходящий из нее запах привлек внимание людей, спешащих на работу. Прошел даже слух об утечке газа.
К десяти часам на месте происшествия появились машины компании «Кон Эдисон», ответственной за состояние газовых труб, а к одиннадцати полиция оцепила улицу. Края трещины, протянувшейся через всю улицу, раздвинулись по меньшей мере на восемь дюймов. Пошли пересуды о состоявшемся землетрясении, но Фордхэмовский университет сообщил, что сейсмограф не зарегистрировал ничего необычного — слабые колебания, но все в пределах нормы.
В обеденный перерыв улицы заполнились народом. От трещины, ставшей к этому времени узкой пещерой, исходил отчетливый запах тухлятины, такой тяжелый и неприятный, что полдюжины наиболее чувствительных желудков вывернуло наизнанку; а к часу дня лопнули водопроводные магистрали, и «Кон Эдисон» пришлось отключить не только газ, но и высоковольтные линии. В 14.10 наружу показался первый мусор.
Сначала он лишь слабо пробивался сквозь расщелину, но уже через час разлом расширился до трех футов, близлежащие постройки начали оседать и давать трещины, посыпался кирпич, и мусор мощным потоком, как лава из проснувшегося вулкана, устремился по Уолл-стрит. Конторы закрылись, служащие бросились наутек; маклеры, банкиры, секретарши — все без разбора пробирались через груды мусора. Несмотря на все усилия полиции и пожарных, несмотря на героические действия экипажей полицейских вертолетов, пять человек были засыпаны прибывающим мусором или заблокированы в аварийных зданиях. К пяти часам гора мусора достигла высоты десятиэтажного дома; отбросы стали растекаться в одну сторону по Бродвею, а в другую — по Ист-Ривер-драйв. Потом, словно древний вулкан, гора взорвалась, и мусор в течение часа падал на Манхэттен, как когда-то на Помпеи падал пепел.
Потом все быстро и внезапно прекратилось — так внезапно, что мэр так и не успел покинуть свой кабинет, продолжая сидеть и глядеть в окно на мусорный ковер, окружавший городскую ратушу.
Он поднял трубку телефона и, к удивлению своему, обнаружил, что связь еще работает. Он включил персональную линию; электрические импульсы пробились сквозь мусор, и в кабинете профессора Хеплмейера зазвонил телефон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});